Кукловод. Крымский фронт. Часть 14
И опять точно непонятный. но очень яркий сон. Похоже ещё один привет из нашей сверхсекретной лаборатории — время моё истекает!
Я стоял на краю пропасти, но бездна — и это важно — меня не пугала. Зато простор, открывшийся передо мной, пьянил и восхищал. Воздух был прозрачен, пронизан золотыми солнечными лучами и словно бы окрашен в бирюзовые тона: ярко-голубой и зеленый. Под моими ногами лежала колоссальных размеров кальдера. Огромный, с вертикальными стенами кратер был точно невероятной глубины. Противоположный край кальдеры был едва виден и, скорее, просто интуитивно угадывался, чем воспринимался глазами. Внизу, в бездне клубился белый туман, скрывавший дно кратера.
Пора осмотрется. Оказывается, за моей спиной лежала пустыня. Пустыня была везде, куда достигал глаз. Красноватый щебень, невысокие гранитные скалы цвета запекшейся крови. Высохшее русло реки, обрывающееся в кратер, и древние руины циклопических сооружений. Рухнувший мост над очень большой исчезнувшей рекой, полуобвалившаяся крепостная стена с прилично сохранившейся надвратной башней по одну сторону сухого русла, и сложные, такие огромные мегалитическое сооружение непонятного назначения по другую его сторону.
Я проснулся с колотящимся сердцем. Оли рядом не было, она, тихо навевая, готовила завтрак на кухне. И, прислушиваясь в её песенке, я вспомнил песню моих лет и громко напел:
Пусть вороны гибель вещали,
И кони топтали жнивьё,
Мужскими считались вещами,
Кольчуга, седло и копьё
Зашлепали по полу красивые ножки Светы — она сразу прибежали с листком бумаги и карандашом — записать. Особенно всем девушкам понравилась концовка:
А женщина — женщиной будет.
Подруга, и мать, и жена.
Уложит она и разбудит,
И даст на дорогу вина...
И опять все трое плакать — да не прощаюсь я с вами, мои красавицы. Сегодня я в штаб не иду — жду звонка со станции. Тот самый пожилой старшина вспомнил — на станции Симферополь есть один склад, куда свозили трофеи с финской войны. Но что-то я волновался. сам не знаю, почему. Выпил под настроение немного польской «старки» — эта темно-коричневая жидкость едва плескалась на самом дне стакан. Ну и большую чашку черного, как африканская ночь, и сладкого, как кровь диабетика, кофе. Выкурил папиросу и потянулся было за второй, но тут полковая труба, точнее — телефонная трубка пропела «сабли наголо!», и понеслось. Едем в Джанкой. А Толбухин пусть покомандует — не всё же ему начштаба быть. Пусть узнает вкус горького хлеба командования! А я решил сработать по принципу:
«Хочешь, чтобы было сделано хорошо — сделай это сам!»
Ну даёт старшина! Похоже он «зашугал» всех на станции и мне выделили салон-вагон самого Ворошилова — отделка дорогим деревом, начищенная медь, отличное купе, тут и столовая и кабинет со столом для раскладки карт. Украшенная бронзовыми вставками. Темно-коричневые и серебристо-лиловые тона. Плавные, текучие, асимметричные линии, волнообразные поверхности со стилизованными растительными орнаментами; изящество, доходящее до вычурности, но не переходящее незримой границы, за которой начинается отсутствие вкуса. Даже библиотека есть. Салон с большим панорамным окном, служивший гостиной, столовой и кабинетом, и спальня с просторной кроватью, стенным шкафом, круглым иллюминатором стандартного размера и дверью в санузел Девушки поехали со мной и были в полном восторге. Получился у нас литерный поезд — сзади прицепили ещё четыре вагона, в одном были мои охранники, а три — под загрузку.
И точно — автоматы, или точнее — пистолеты-пулемёты «Суоми», под немецкий патрон 9 на 19 Парабеллум, магазин удобный, коробчатый, но на 20 патронов. Берём! Мехлис вонять не будет, что оружие вражеское — копия нашего ППШ. Или скорее ППШ — копия Суоми. Поезд ехал медленно, около трёх часов, так что мы чудесно пообедали — начальник станции выделил нам поварих. Но я мигнул Иванову и тот им отлично заплатил — никто никому не должен. А вот женщины были очень довольны — денег много не бывает. Выделили нам в военкомате двадцать бойцов — выздоравливающие из госпиталя и мы за день загрузились. Бойцы тоже поехали с нами. Они все готовы воевать.
В дороге я спел им старую песню из моей молодости:
Летний вечер, теплый самый, был у нас с тобой.
Разговаривали с нами звезды и прибой.
Нам оставил темный вечер не угасший свет.
Обнимал он нас за плечи и смотрел нам вслед.
Уходили мы по гальке от тепла воды.
Было жалко, было жалко, смыл прибой следы!
И за далью белой стужа где-то, где-то там,
За стеклом морозных кружев, будет сниться нам
На следующий день я поехал на аэродром, ведь они так помогали нам. Ехали двумя машинами — в одной стояли два барашка и две козы, козье молоко будет в самый раз для раненых лётчиков. А барашков — в столовую. bеstwеаpоn Вручил я командиру полка «Вис», он очень обрадовался, вот ещё три «Вальтера», вот документы сбитых немецких лётчиков, их лётные шлёмы, очень удобные — внутри сеточка и голова потеть не будет. Нашим зенитчикам финотдел выдал деньги за сбитые самолёты. А вы решайте сами — вот вам даже документы лётчика-аса. Все в штабе ахнули — да это же сам лихой подполковник Клеменс фон Шёнборн-Визентхайд! Это всё вам, проведёте у себя, как сбитые.
Потом я попросил позвать врача авиаполка — это не все подарки. Зашла очень симпатичная женщина-врач лет тридцати, судя по взглядам между ней и командиром полка — точно его подруга. Но хороша! Тёмные прямые волосы до плеч, до одурения богатые глаза, карие с зелёным обрамление, словно янтарь, загорают её широкий взгляд. А фигура загляденье, средний рост и стройный стан. Широкие бёдра и ровные длинные ноги
— Товарищ военврач, как у вас с медикаментами?
— Товарищ генерал, я Вас очень уважаю, много слышала о Вас, но вот выдать Вам медикаменты не могу, — она встала по стойке «смирно», выпятив свою грудь, на которой почти горизонтально лежала медаль «За боевые заслуги». В шутку эту медаль называли «За половые услуги». А чего вы смеётесь, товарищ генерал?
— Я не просить приехал, а с подарками, — Наташа гордо вручила ей полностью набитую сумку. Это наш подарок вашему полку. Вы часто нас выручали. Так что теперь и мы вам поможем, как боевым побратимам. Вы не будете против, — майор и военврач засмеялись.
Ну что за женщины — она сразу плакать. Думала, что я приехал медикаменты забирать у них, а я такой чудесный подарок. Так что бутылка коньяка «ОС» была распита сразу. Мы отлично поели в столовой. Потом прошлись по аэродрому, а тут в углу стоит Пе-8, накрытый маск-сетью. В чём дело? Так он сел ночью, два двигателя забахлили, чудом долетели. Тут подошли лётчик и механик. Я их чуть поразил! Товарищи военлёты! У вас на самолёте использовались четыре V-образных 12-цилиндровых карбюраторных двигателя жидкостного охлаждения АМ-35А по 1200 л. с. каждый? Так? Они точно были в полном шоке!
— Товарищ капитан, Ваша фамилия Пуэп? Это Вы возили Молотова в Лондон? Чего Вы глаза вытарищили? Или по Вашему, если перед вакми генерал-лейтенант, так сразу идиот? — они похоже перепугалались. А тут я их вновь удивил!
— Могу выдать вам два таких движка. Но с условием? Согласны? Нет, ну что же — стойте тут до второго потопа. Но если согласны, вам ведь всё равно лететь потом и бомбить... Думайте!
Естественно, через полчаса они подошли — согласны. А я их точно полностью «добил» — вам агрегат центрального наддува АЦН-1 нужен? Можно М-103 или М-105. Они вообще «в осадок» выпали! Вот что значит наша вечная неразбериха. Вскоре мы ехали на склады станции. Стёпа открыл склад, а я жестом фокусника показал — вот тут авиадвигатели. Они только в пляс не ударились, а точно очень хотели. Механик всё же станцевал! Новые совершенно двигателиЮ, да во время войны. Осталось только расконсервировать! Тем более они сделаны в мирное время — значит высшего качества.
Спали мы с Наташей в салон-вагоне — я ещё вспомнил. Но это уже завтра. А сейчас сначал я начал мять ее ягодицы и шутить.
— Важно определить, насколько они упругие. Причем, проверить это надо как следует, — и так, приговаривая, я продолжал тискать ее попу, а потом и вовсе начал ее целовать. — А еще лучше их немного поцеловать. Руками не всегда верно определишь упругость. Вот так поцеловать и даже лизнуть. Вот так лизнуть... и еще раз вот так... — мой язык стал забираться в щель между ягодицами, и она сильнее прогнула спину, выпячивая их. Это получилось само собой, непроизвольно, она уже совершенно не контролировала себя. — И вот здесь еще немного лизнуть. Абсолютно не думая, она раздвинула шире ноги, и, нырнув между ними, я сел на пол лицом к ней. Затем я схватил ее руками за ягодицы, и, прижимая к своему лицу лобок, начал ласкать ее между ног языком. Наташа сладко застонала...
Колени у нее стали подгибаться, а голова окончательно закружилась. Она вся уже истекала соками, и, не прекращая делать куннилингус, я расстегнул ширинку. Морй член нетерпеливо стоял.
— А давайте-ка мы еще кое-что замерим. Это, конечно, не имеет отношения к фасону твоего платья, но знать бы очень хотелось, — и, поднявшись, я стал примеряться к ней сзади. Теперь главным выступал мой член. Наташа тихо заохала и сама стала чуть двигаться мне навстречу — размер подошёл! Кончил я в её жадный ротик. Это был полный восторг удовольствия!
А вот утром я вновь подошёл к экипажу. Теперь меня встретили на «ура». Но вот ещё один интеесный вопрос:
— Товарища Молотова вы везли в бомболюке? Он замёрз там как цуцик, заодно также обосрался и уссался, так? И вот ответ — вон в самом углу стоит «Каталина» из САСШ. Самолёт летал по маршруту Москва — Симферополь. Вот там есть мини-кухонька и туалет. Работаем. А с зав. складом я решу — пачка денег и два ярких золотых кружка червонцев, тем более всё это списано. Но... разве зав. складом просто так что-то отдаст. А экипажу я сообщил, что заплатил из своего генеральского оклада — должны будут! Мысль у меня чудесная. Ведь тогда Манштейну и атаковать меня нечем будет! И вот вам, лётчики-молодцы, два тепло-вентилятора, нужно только их подключить. Где я их взял? Выкупил там же! Что значит сильно потратился? Мне для наших лётчиков-героев ничего не жалко! Вот только маленькая просьба. Совсем простая...
Через три дня Пе-8 вылетел, доложив в штаб АДД — едут бомбить Плоешти. Но ночью они «сбились» и с 5 километров высыпали ампулы КС-1 и контейнер с напалмом на мощный ж. д. узел — Варшаву. Как я им и обещал — ж. д. узел Варшава был ярко освещён и никто не ожидал других самолётов. Стрелять по ним стали, когда наш бомбёр уже удалился на безопасное расстояние. Но зенитки вскоре заткнулись — внизу бушевал филиал ада! Самый настоящий!
Утром мне пришла телеграмма «Сели нормально, двигатели вели себя отлично».
Автор: Alex50