Обои
Недавно на работе прочитали статейку о голубых. А я, скажу вам, впечатлительный очень. Достаточно мне прочесть о какой болезни, я тут же нахожу симптомы этой болезни у себя. Например, в той статье было написано, что голубых тошнит от женщин. А меня от наших баб на работе уже не то, что тошнит – рвет.
Кладовщица удовлетворена должна быть? Должна! Без нее у нас весь участок встанет. Шеф – повар, Томарка, чтобы довольная была надо? Надо! Не говоря уже о раздатчице Настюхе. Я же не самоубийца, я бригадир, я за нормальную работу всей бригады отвечаю. А бухгалтерия в день зарплаты – там же целый отдел с нерастраченной нежностью сидит и скучает. Директорская секретарша и та на мои плечи легла. Я ее как – то спрашиваю: "Вер, а наш директор, он что, не функционирует что ли совсем?" "Почему, – говорит она, – функционирует, но так ласково и нежно, что почти незаметно".
Короче, на работе за день так вымотаешься, придешь домой, а там уже моя Любка сидит. За день либидо накопила – я из ботинок выскочить не успеваю. Тут эта статья как нельзя кстати и подвернулась.
Прихожу домой. Любка сразу ко мне. "Пойдем, – говорит, – Сеня, посмотришь. Я купила в нашу спальню новые обои". Это у нас условный знак такой. А я и говорю: "Люб, ты только не пугайся, но выяснилось, что я голубой". "Да нет, – скалится она, – не голубые, а розовые". "Люба, – повторяю я терпеливо, – при чем здесь обои. Не могу я больше с женщинами – голубой я". "С каких это пор ты голубым стал? – спрашивает она. – Вон рожа красная какая". "Да нет, я в другом смысле. Ну помнишь, по телевизору про них смотрели?" Любка сначала остеклянела, а потом сразу заголосила, завыла, вещи теплые мне засобирала, спрашивает, когда меня обратно ждать. Я говорю: "Люба, ты не поняла, за это сейчас не содют, это же болезнь". "Заразная?" – сразу недоверчиво переспросила она. "Нет, – говорю я, – это психическое. Это когда мужчине женщину чем – нибудь пришибить охота, вот как мне сейчас тебя".
Потом сжалился. "Ладно, – говорю, – не реви. Пойдем в последний раз этим позорным делом займемся, и все – завяжу я с вами".
На следующий день директор ко мне подбегает. Шепчет: "Сеня, ты что офонарел? На складе бардак, ползавода с животами мучается, двоих уже в реанимацию увезли, на носу баланс, а главного бухгалтера Самуилыча девчонки в отделе закрыли и неизвестно что с ним делают, а ему еще до пенсии дожить надо.
Сеня, родной, выручай! А мы тебе зарплату вдое увеличим, молоко за вредность давать будем, а летом на Гаваи. А?"
"Нет, – говорю я, – все! Завязал я с блудом. Хотите, товарищ директор, с вами пойдем, обои в спальне посмотрим, – и так игриво в нос его целую, – но о женщинах больше не может быть и речи. В конце концов имею я право на переверзию или не имею? Свобода у нас личности или не свобода?"
"Свобода – то, – говорит он, – свобода, но нельзя же завод из – за таких глупостей останавливать. Сегодня голубым дашь волю, а завтра за ними некрофилы потянутся, а у нас производственный процесс".
Но меня переубедить – легче расстрелять. Я, если на принцип пойду, все, сливай воду. В общем, выгнали меня с завода с треском.
Ладно, обойдусь без вас, думаю, не пропаду. Я в проститутки пойду. Посмотрим тогда, кто больше заработает: я за ночь у "Интуриста" или завод за смену у токарного.
Под вечер надеваю ленкины чулки с юбкой. Кофточку симпатичную. Крашусь ейной помадой. Ничего себе такая бабенка получилась, смаз
ливая. Мне даже самому понравилась. Только выхожу к "Интуристу", а ко мне уже две местные путаны подгребают и задают вопрос: "Тебе, телка, чего, морду сразу разбить или сначала по стенке размазать?"
"Да бросьте, – говорю, – девчата. Голубой я. Так что вам ни какая не конкуренция". "А ну докажи!" – потребовали они. Ну снял я штаны, показал доказательства. Они потрогали, чтобы убедится, что не декорация. "Все равно, – говорят, – тебе сегодня здесь делать нечего. Все твои на демонстрацию в защиту секс – меньшинств к Манежу ушли".
Бегу к Манежу. А там, кроме голубых, кого только нет. Шум, веселье. Один мазохист все клянчил: "Братцы, ну ударьте мне в пах! Ну что вам стоит? Ну не хотите в пах, вдарьте в лоб, хотя бы". Еще были эти, которые без статуи жить не могут. Как статую Ленина увидят, сразу к ней по очереди кончать бегут. Тут же зоофил с аквариумом в обнимку слонялся.
Был даже один зеленый – зеленый, по всему видать из "Грин – Писа". "Тебя тоже, – спрашиваю, – от женщин тошнит?". "Нет, – отвечает, – меня с перепоя".
Еще какие – то совсем гнусные извращенцы с красными флагами к нам хотели было пристроиться. Говорят: "Ребята, если вы на Красную площадь, то нам с вами по пути". Пока на них пару садистов не выпустили, не отстали.
Ну подемонстрировали, у кого чего есть. Потом омоновцы понаехали, дубинками толпу разгонять стали. Всем по хребтине досталось. Мне, суки, чулок порвали, но больше всего пострадал зоофил. В суматохе и толчее аквариум у него разбился, а рыбок насмерть затоптали. Он дохлых рыбок в ладони собрал, на щеках слезы, а в глазах невыразимый укор: "Люди, вы же хуже, чем звери!"
Один мазохист как следует оторвался. Омоновцы еле от него отбились, так он их затрахал. То по спинке ему пройдись, то по животику.
Я только из толпы выбрался, чувствую, мою задницу уже кто – то пасет. Оборачиваюсь, дядька стоит, рожи корчит и доллары сумасшедшие тихонько показывает. Думаю: "Что ж, назвался голубым груздем, полезай в голубой кузов. Пора и к работе приступать".
Пришли к нему в номер. Там уже столик накрыт. Разговорились. "Вы поньемаете, Сьеня, – стал вещать он, – в каждом мужчине живет две натуры: мужская и женская. Но вторая, она обществом подавляется. Вы поньемаете? Мы сейчас создаем "Всемирную ассоциацию геев", целью которой будет разбудить во всех мужчинах женскую его часть".
Послушал я его, и вдруг мне всех наших женщин несказанно жалко стало. Нет, думаю, наши бабы и так несчастные – "коня на скаку остановят, "Камаз" с рывка заведут" – а что будет, если еще и мужики все как один в голубые подадутся! Тут я сразу Любку, жену свою, вспомнил, девчат наших с завода, и так грустно мне грустно стало.
Пора, думаю, заканчивать с сексуальными экспериментами. Только я к двери направился, а дядька мне на шею прыг, и давай плакать, мол, не уходи "Сьеня", полюбил я тебя, и нахал такой под юбку лезет.
Тогда я этого придурка из Европы "Амареттой" по чайнику приласкал, он сразу вместе с сознанием ко мне всякий интерес потерял, а сам бегом домой к жене.
Любка дверь еще открыть не успела, я ее хвать и в спальню, обои смотреть. Полчаса спустя счастливая Любка сказала: "Все – таки красивые, что ни говори, Сеня, обои у нас в спальне". А я говорю: "Завтра, Люб, я тебе обои еще лучше поклею, а сейчас давай спать, а то мне с утра еще на завод идти – там производственный процесс налаживать".
Автор: Андрей Смирягин