Бремя любви. Часть 11
Каптёрка, где всё это происходит – где, привычно наслаждаясь, сержанты – дембеля поочерёдно натягивают друг друга в зад, расположена в дальней части казарменного помещения, что относительно удобно – для занятий подобного рода, которые в силу сложившихся традиций, но никак не по причине здравой логики никаким образом не предназначены для посторонних глаз... впрочем, в жизни всё относительно, и хотя местоположение каптёрки относительно других помещений казармы лишь создаёт иллюзию некоторой удалённости от ротного мейстрима, тем не менее: любой, входящий в казарму, сначала оказывался в торце неширокого коридора, по левую сторону которого последовательно располагались двери в оружейку, в ротную канцелярию, в бытовку и в комнату для умывания, откуда, в свою очередь, одна дверь вела в сушилку, а другая вела в туалет, где, помимо писсуаров, было десять одинаковых кабинок, до половины закрывавшихся низкими дверцами, так что головы сидящих в кабинках бойцов всегда были на виду – стриженые головы до подбородков возвышались над дверцами, деликатно закрываемыми по случаю оправления естественных надобностей, и хотя бойцам, сидящим за такими дверцами со спущенными штанами, под видом оправления одной естественной надобности справлять другую не менее естественную надобность было не очень удобно, тем не менее многие бойцы, особенно в зимний период, тайно мастурбировали именно в этих кабинках – торопливо доили горячие стояки, сдерживая дыхание, сладострастно извергая фонтанирующую сперму на затёртый кафель между ног... мастурбация в армии так же естественна и так же повсеместна, как повсеместна и естественна она вне армии, но взрослым парням афишировать своё одиночное самоудовлетворение совершенно несвойственно, и потому туалет, где за закрытой дверцей кабинки априори сидят со спущенными штанами, традиционно являлся – для сокрытия совершаемых актов мастурбации – пусть и не очень комфортным, но в то же время и не самым худшим местом на территории воинской части; между дверью, ведущей в канцелярию, и дверью, ведущей в бытовку, располагалась тумбочка дневального, против которой – аккурат по центру правой стороны поперечного коридора – был довольно широкий вход в спальное помещение, миновав которое, любой, находящийся в расположении роты, снова оказывался в узком поперечном коридоре, откуда, в свою очередь, можно было попасть в комнату досуга, в комнату самоподготовки, в комнату хранения спецсредств, а также в четыре разные каптёрки – количество каптёрок соответствовало количеству подразделений, входящих в состав роты... каптёрка, в которой находятся Макс и Андрей, угловая – самая дальняя, – лежа голыми на полу – на матрасе, накрытом простыней – парни молчат: полноценно разрядившись в очко друг другу, они оба чувствуют приятную опустошенность, и опустошенность эта не синоним пустоты, а качественно новое – умиротворённое – состояние души и тела...
– Знаешь, о чем я сейчас подумал? – Макс, на спине лежащий рядом с Андреем, поворачивается, ложась на бок – к Андрею лицом.
– О чём? – машинально произносит Андрей, не глядя на Макса. Андрей разрядился – снял напряжение, исподволь копившееся несколько дней, и сейчас лежит с ощущением приятной легкости во всём теле... думать ни о чём не хочется – даже мысли об Игоре, неотступно сопровождавшие его всю неделю, невольно отступили, размылись – смазались, утратили свою остроту... "не жалею, не зову, не плачу... " – думает Андрей, думая об Игоре. – Небось, хрень какая – нибудь... – говорит Андрей.
– И вовсе не хрень! – живо откликаясь, Макс тихо смеётся. – Я подумал сейчас... вот что подумал: если бы в армии такой трах, как у нас с тобой, был бы узаконен, то никакой дедовщины не было бы и в помине... вот смотри... – мостясь поудобнее – щекой опираясь о ладонь согнутой в локте руки, Макс смотрит Андрею в глаза, – смотри: сама мысль кого – то гнобить, над кем – то издеваться мне сейчас кажется дикой, и всё это потому, что я сексуально удовлетворён... точно, Андрюха! Мы говорили сегодня о дедовщине как о системе доминирования – старослужащие напрягают молодых... но – с какой целью и в каких формах это делается? Напряг напрягу рознь. Скажем, нужно подметать плац – каждую неделю рота это делает... мы с тобой в роте почти отслужили, а кто – то только призвался – и было бы смешно, если бы мы махали вениками, а в это время только что призвавшиеся гопники смотрели бы на нас из курилки... пусть подметают они, а не мы, и это логично – в этом нет никакого издевательства... с этим даже Артём согласится! А теперь смотри дальше: пацаны, отслужившие полтора года, после отбоя поднимают других пацанов, только – только призвавшихся, ведут их в комнату досуга, в умывалку или в туалет и там, используя какой – нибудь пустяк в качестве формального обоснования своих придирок, начинают над нами, такими же пацанами, издеваться – куражиться... так ведь?
– Ну... допустим. И что из этого следует? – Андрей, чуть повернув набок голову, снизу вверх смотрит Максиму в глаза. Единственное окно в каптерке занавешено одеялом, но с одной стороны одеяло прилегает к стене неплотно, и в образовавшийся зазор матовой полосой щедро льёт лунный свет, отчего в каптёрке можно без труда различать не только предметы, но и – тем более – лица друг друга.
– Вот! Что из этого следует... – Максим на секунду умолкает, обдумывая свою мысль. – А следует из этого вот что... Почти все люди от природы бисексуальны, то есть сексуальное удовольствие могут получать как с лицами пола противоположного, так и с лицами пола своего – это, как говорится, аксиома. Что происходит далее? Попадая в армию, парни на достаточно длительный срок лишаются возможности общения с лицами противоположного пола, то есть всё это время они находятся среди лиц пола своего, и это длительное нахождение в однополой среде не может не обострять у многих парней изначально присутствующую – природой данную – способность к однополому сексу, а это, в свою очередь, неизбежно ведёт к тому, что многие парни, постоянно находясь среди других парней, начинают подсознательно или даже осознанно чувствовать некую постоянно присутствующую возможность перерихнуться – покайфовать – возможность, обусловленную самой ситуацией длительного пребывания в однополом коллективе. Всё это – с одной стороны. А что мы имеем с другой стороны? А с другой стороны – на однополый секс в сознании многих до сих пор наложено сильнейшее табу как на что – то постыдное, неестественное или даже заведомо невозможное. И – что получается в результате? В результате возникает некий внутренний конфликт – конфликт между подсознательным желанием секса и таким же подсознательным сдерживанием себя, то есть конфликт между человеческим либидо и так называемой половой моралью. И вот он – то, этот конфликт, возникающий на стыке секса и морали, и вызывает ту самую агрессию, которая в изобилии присутствует в армии и которая называется словом "дедовщина". Смотри еще раз, что получается: пацаны, отслужившие полтора года, после отбоя поднимают других пацанов, только – только призвавшихся, ведут их в каптёрку, в умывалку, в туалет, в любое другое место, удобное для "воспитания", и там, используя какой – нибудь пустяк в качестве формального обоснования своих придирок, начинают над нами, такими же пацанами, издеваться – куражиться, проявляя при этом лишь на первый взгляд немотивированную агрессию... а агрессия эта вполне мотивирована: одни парни – сами, быть может, того не осознавая – вымещают на других парнях, им подвластных, свою хроническую неспособность переступить через табу... вот о чём я сейчас подумал! В основе всяких издевательств, именуемых армейской дедовщиной, лежит неудовлетворенное либидо: девчонок нет, и можно было бы кайфовать с парнями, но кайф с парнями считается недостойным "настоящего мужчины", а значит – с парнями нельзя... вот где собака зарыта! Дедовщина – это наизнанку вывернутое гомосексуальное желание, пусть даже внятно и не осознаваемое... но механизм здесь присутствует тот же самый, что и в основе гомофобии, и в этом смысле дедовщина есть ни что иное, как форма скрытой – не буквальной, а опосредованной – гомофобии... согласен?
Максим проговаривает всё это живо и увлечённо, и рассуждения его кажутся Андрею вполне логичными, но... неужели это всё так и есть – истоки агрессии кроются в нереализуемой сексуальной потребности?
– Как – то всё это, Макс... всё это у тебя слишком просто – слишком всё упрощенно, – медленно говорит Андрей, думая над словами Макса.
– Ничего не упрощенно! – живо отзывается Максим. Мысль эта – мысль о скрытой связи неудовлетворённого либидо с проявлениями жестокости, а точнее, о трансформации неосознаваемых сексуальных позывов в пресловутую дедовщину – самому Максиму кажется вполне верной, и он, глядя на Андрея, тут же поясняет: – Дедовщина – это сублимация нереализуемой возможности однополого секса, и в этом смысле дедовщина есть ни что иное, как вариант вынужденной гомофобии... то есть: дедовщина – это гомофобия, обусловленная возможностью – невозможностью однополого секса в однополой среде... точно, Андрюха! Возможность выражается в том, что сама обстановка к такому сексу располагает, и не просто располагает, а отчасти подталкивает, и здесь совершенно не обязательно быть голубым – любой человек от природы бисексуален, а это значит, что при отсутствии девчонок практически любой парень может самым естественным образом переключиться на парня, и тогда – в результате такого переключения – возникают временные, или ситуационные, однополые отношения. Ты мне сам это объяснял. А невозможность заключается в том искаженном, извращенном, противоестественном отношении, какое по отношению к однополому сексу всё ещё существует. И не только существует – на правах замшелого пережитка сексуальной дремучести, но и время от времени это заблуждение в отношении однополого секса разномастными засранцами активно подпитывается: то лукавые попики озаботятся этим вопросом, то политиканствующие проходимцы по этому поводу вдруг возбудятся – раскудахтаются. А был бы этот кайф узаконен – и никакой дедовщины не было б и в помине... уловил мою мысль?
Автор: Pavel Beloglinsky