Происки Елизаветы Ивановны
В каждом подъезде свои активисты. У нас это Елизавета Ивановна с шестого этажа и Николай Евгеньевич, кажется, с девятого. До всего им есть дело. Объявления вывешивают, деньги ходят собирают. Покоя от них нет. Живем, не как в жилом доме, а как на производстве, где каждый вечер то собрание отдела, то подготовка к профсобранию, то обсуждение повестки дня ближайшего общего собрания... Николай Евгеньевич ходил по квартирам, собирал деньги на забор вокруг газона: Собрал, придурок, заказал у какой – то фирмы, весь газон перекопали, изуродовали, потом приехал каток асфальтировать хорошую землю вокруг газона: Теперь живем – дышать нечем. Дышим асфальтом. Общественная работа в доме кипит.
И вот как – то встречаемся в лифте с Елизаветой Ивановной. Она мне:
– Ах, Алексей Иванович, такой молодой, такой красивый, а живете один. Да за вас любая пойдет. Такой вы хозяйственный, такой аккуратный всегда:
И тому подобное.
Я улыбаюсь, отвечаю:
– Спасибо, Елизавета Ивановна: Спасибо:
А сам в ужасе: уже мое отчество знает. Интересно, где рылась в моих документах? Конечно, в жилищной конторе. Едва доехал до своего второго этажа. Ехать туда секунд пятнадцать, а нервный срыв у меня в тот день был мощный.
И вот стала меня преследовать эта гадина, Елизавета Ивановна. Подхожу к дому – у самого подъезда стоят они с Николаем Евгеньевичем и зовут из – под машины котенка.
– Ах, Алексей Иванович, – обращается ко мне Елизавета Ивановна, – возьмите себе котеночка, такой хорошенький!. .
Я отвечаю, не растерявшись:
– Возьмите вы себе, Елизавета Ивановна, а у меня уже один кот есть.
Она прямо позеленела, глаза засверкали.
В другой раз вдруг звонит по телефону – тон уже не ласковый, а железный:
– Алексей Иванович, вы обратили внимание на цветы на первом этаже?
– Обратил.
– Я купила эти горшки за свой счет. Мы с дочерью на ее машине везли из магазина, намучились, не скажу, как: ужасно! Едва доперли. В общем, мы с Николаем Евгеньевичем все подсчитали, общую сумму разделили на число квартир, с каждой квартиры по пятьдесят рублей.
Я ей хотел сказать: "Пошла в задницу со своими цветами! Я что, просил тебя их покупать?", но не скажешь же: Задинамил эти 50 рублей. Недели через три звонит снова, холодным тоном выдвигает мне ультиматум:
– Если, Алексей, вы не заплатите пятьдесят рублей за цветы в горшках, то я буду вынуждена вложить свои. Вы остались единственный со всего подъезда, кто не внес свою часть.
Я ей сразу же отнес в ее поганую квартиру эти пятьдесят рублей, протянул через дверь – а она мне вдруг опять сюсюкаясь:
– Ах, Алексей Иванович, спасибо, милый друг! Я уж зареклась делать добрые дела для наших соседей. Чтобы я еще хоть когда – нибудь в жизни взяла на себя сбор денег! Никогда! Все! С этим покончено!
Но самая серьезная провокация меня ждала впереди. Я не знал, в чем она будет заключаться, но – предчувствовал.
Подхожу к подъезду – у кодового замка топчется молодой человек. Только взглянул на его лицо – чем – то оно знакомо. Господи, ужаснулся, где его видел: в каком злачном местечке?. . Не могу вспомнить. То, что знакомый – точно, а вспомнить не могу.
Впустил его в подъезд. Вошли в лифт. Мне на второй – и ему на второй. Мне налево в отсек и ему сюда же. У меня квартира № 6, а ему надо в квартиру № 5. А там никого нет. Естественно, я по – соседски предложил ему зайти ко мне, пересидеть, подождать. Он согласился, благодарит. Я провожу его на кухню, предлагаю чай, кофе. Отвечает:
– Лучше кофе.
Я тоже думаю, что чужой кофе лучше чужого чая. И вот когда он размешивал ложечкой сахар, я обратил внимание, что у него дрожит рука. Волнуется: А я каждую секунду пытаюсь вспомнить, где видел это лицо. Но не показываю вида, что вспоминаю, мило развлекаю его полусветской беседой: погода, загазованность, автомобильные пробки: Незваный гость допил кофе и встал:
– Пойду.
– Да посидите еще.
– Нет, пойду:
Я его проводил, отпер ему общую дверь в наш предбанник. А сам неотступно думаю: где, черт возьми, я видел этого парня?!
Кто у нас живет в квартире № 5, не знаю, только здороваемся, но то, что он в эту квартиру никогда не приходил, точно. Я не встречал этого парня в нашем отсеке!
Вдруг посреди ночи просыпаюсь с ясным озарением: я вспомнил, где видел этого парня! Я видел его – в лифте, когда года три – четыре назад однажды вошли в него вместе с Елизаветой Ивановной. Ехали трое: она, я и этот парень. Точно! И она мне что – то говорила про него: то ли это "мой племянник", то ли "мой внук" :
Ужас сковал мои члены. Она меня провоцировала на развратные действия:
После этого случая я просто решил бежать из дома, переехать, перебраться жить за границу – мою голову обуревали самые безумные планы. Но одно я решил твердо: с мужчинами завязываю навсегда. Ноги моей больше не будет ни в одной бане города, ни в одной сауне, ни в одной уличной уборной. Все! Навсегда!
Довел себя до нервного истощения. Никогда с самого моего детства не вел я столь целомудренного образа жизни. Даже не дрочился – кошмаром преследовал сверлящий взгляд Елизаветы Ивановны. Ее всевидящее око преследовало меня даже в моей личной уборной! Начались запоры:
Я понял, что скоро дойду до полной кондиции. Ни о каких мужчинах я даже не помышлял! Начал одеваться неряшливо, чтобы никто обо мне не подумал, что я нетрадиционной сексуальной ориентации, так как я где – то читал, что голубые следят за собой, как женщины, и очень аккуратно одеваются. Эта тварь, Елизавета Ивановна, тоже отметила, какой я аккуратист:
И вот, с визита того парня прошло уже, наверное, месяца полтора, мой член полностью отключился, я стал убежденным импотентом. Что ни ночь мне снится не голый мужчина, а одетая тварь Елизавета Ивановна, я просыпаюсь, как будто я ни в чем не виноват: Стал чистым до прозрачности, придраться не к чему: не то что ни одного мужчины – ни одной мысли о мужчинах! Живу с наваждением: с тенью Елизаветы Ивановны, тварью рода человеческого, со змеей.
Как – то, идя с работы в таком невинном, прозрачном состоянии, захожу в магазин, становлюсь в очередь в кассу. Стою. И вдруг чувствую, что к моей спине всем своим передом прижимается кто – то следующий. Всем телом! Чувствую грудную клетку, живот, стоящий член. А очередь у самой стенки магазина, в углу, видеть нас никто не может, все стоят друг за другом, сбоку – никого. Я как ощутил горячее дыхание у себя на шее да вздымающуюся от тяжких вздохов чью – то грудь, понял, что сейчас кончу на магазинный пол. Во мне проснулась вся моя грязная жизнь, ожила во мне и позвала.
Осторожно оглядываюсь – прямо за мной стоит солдат. Солдат! Лицо красное, на лице – страсть и желание. Что его во мне так возбудило, не знаю, – рассказываю реальный случай. Солдат! Встаю снова к нему затылком, переношу сумку в другую руку, правую – назад, кладу ему на член, погладил, прижал: В штанах – рвется наружу, в голове – звенит.
Выхожу из магазина. Он тут же за мной. Молча идем. Я иду домой – он за мной. Подхожу к подъезду – и надо же, у дверей воркуют Елизавета Ивановна и Николай Евгеньевич! Я – в полуобморочном состоянии. А солдат – то ничего не знает! А по дороге мы уже чуть – чуть поговорили, он тут работает на стройке, и идем рядом. На мое счастье активисты входят в подъезд. Я же не могу сказать солдату: "Переждем". Входим через минуту и мы. Они у лифта! Вызвали – и ждут! А я надеялся на чудо, что уже уехали. Поздоровались. И я говорю:
– Вот, познакомься с моими добрыми соседями – Елизавета Ивановна, Николай Евгеньевич:
А "добрым соседям" говорю:
– Сын. Приехал на побывку.
Боже! Что сделалось с активистами! Не передам словами! Глаза сверкают и тухнут, улыбки застывают и оживают: А солдат вдруг говорит:
– Не на побывку, папа, а в отпуск.
Тут подкатывает кабина, двери открываются.
Солдат продолжает:
– Раньше была побывка, до войны еще. А теперь отпуск.
Все мы заулыбались.
– Вот, – говорю, – папа отстал от прогресса:
И стали друг друга пропускать вперед в кабину. Кончилось тем, что они нас с "сыном" пропустили. А сами остались:
– Ничего, мы потом, потом поедем!
Надо же им обсудить происшествие.
Я нажал на кнопку второго этажа – а дверь, еби ее мать! – не закрывается. Гудит эта ебанная электроника, а дверь ни с места. Пока лифт соображал, какую задачу ему дали, прошло секунды две – три – мне они показались вечными. Стоим, улыбаемся в проем двери друг другу: Наконец, дверь захлопнулась и кабина дернула вверх.
Когда мы изолировались от активистов, у меня душа куда – то делась. Я бросил на пол портфель с продуктами и бумагами, взял голову солдата обеими руками и так поцеловал мальчонку в губы, что когда дверь на втором этаже разъехалась – мы так и предстали бы перед свидетелями слившимися в поцелуе. Но никого на мое счастье на площадке не оказалось.
Едва вошли в квартиру и закрыли за собой дверь, я припер парня к стенке в коридоре, сорвал с него ремень, расстегнул ширинку и сходу, с разбегу так засосал его взлетевший член, так засосал, как в моей жизни не сосал ни разу! Руками прижимаю парня к стенке, одновременно расстегиваю ему пуговицы гимнастерки, защелки брюк, сам раздеваюсь, сбрасывая с себя всю одежду – и, прежде чем, я снял с себя трусы, они приняли мой накопившийся заряд спермы. Парень – и тот был сдержаннее: за всю встречу кончил только раз. Я – три раза.
Второй раз – в душе, когда мы все – таки вымылись, с чего стоило бы начинать. Потом я сына Валеру от пуза накормил. А третий раз был уже в кровати, где мы, сытые, нажравшиеся до отвала, наваливались друг на друга, подминали другого под себя то передом, то задом, несколько раз ложились 69. Я понял, что как раз эта поза мальчишке по нутру больше всего. Он кончил мне в рот, его истошный визг заглушала музыка, которую я специально поставил, чтобы перекрыть выражение чувств. Гремела Пятая симфония Бетховена. Вы же понимаете – я без Бетховена никуда.
Я сам вообще всегда кричу. И стоны мои я сдерживать никогда не в силах. Стоню (или стону?) даже с незнакомыми – просто иначе не могу. А тут, после вынужденного поста, замешанного на стрессе, я расслабился до того, что даже сразу уступил мальчонке, когда он стал проситься ко мне в попу: повернулся, оттопырил попу – и дал ему. Но кончил он, повторяю, другим способом. А я, бедный, поебанный, поглаживал мое несчастное очко, которое давно не использовалось таким приятным образом:
Мой "сын" не мог остаться у меня ночевать, так как ему нужно было возвращаться в часть, на стройку. Служба – прежде всего! Расстались – я целовал его в дверях так, как будто провожал на войну. А потом вывел из дома и проводил обратно до магазина, где встретились. До стройки он дошел сам, чтобы его никто со мной не видел, потому что и там у них тоже есть много умных и прозорливых, как у нас в подъезде.
У нас в стране всюду много догадливых: Куда ни плюнь – попадешь в своих Елизавету Ивановну с Николаем Евгеньевичем.
Я был у солдата Валеры, конечно, не первый. Он сам признался, что в армии не в силах позабыть вольности своей "гражданки".
А если говорить совсем строго, то я обеими руками за то, чтобы в нашу Российскую Армию призывали побольше голубых ребят. Они там гораздо нужнее, чем "ранее судимые". Такие защитники нам нужны. А иногда бывают нужны очень.
Автор: al vern