Вильколак. Рассказ времен Речи Посполитой. Часть 3
– А как страшно было мне, когда мы дрались с казаками! Тридцать лет прошло, а как вчера... – Пан Мечислав отпил из кубка, и стал вспоминать былые времена и свой доблестный поход 1637 года. – До сих пор шрамы ноют на перемену погоды!
Огромная серая крыса нагло прошла по полу. Ганька вздрогнула, а дедушка начал неспешно рассказывать.
– Эх, внученька, годы летят... твоя бабушка, Бася, была такой же красавицей, как и ты! Но характер у нее был похлеще! А я был красавец – молодец! Но, ни гроша за душой! Сабля дедова, да сапоги... все богатство юного шляхтича! Тем утром я пролез в окошко к моей милой, я называл тогда Басю. Хороша она была! Ты вся в нее! Глаза черные, как черешни. Губки красные, ресницы стрелами. А косы точно канат и отливали, как чешуя у гадюки! Эх, где моя молодость!
Ну, я и прыгнул прямо к ней в постель. Кровать то под окошком стояла. И пердолил я ее, и валтузил, и мутузил – как и полагается влюбленному по уши шляхтичу. (Занимался любовью с грубый польский юмор – прим. авт. ) Вот только стены у них в доме были тонкие! Ворвался совсем некстати Басин отец. Я на подоконник, он меня за кафтан, да и стащил. Ох и сердился же он.
– А что Бася? – Ганя вдруг поняла, что слушает последний рассказ деда. Больше он ничего никому не расскажет и умрет, как крыса в подвале, без церковного покаяния!
– А Баська под одеяло нырнула, и все знаки мне какие – то глазами подает. Теперь, годы спустя я догадываюсь, что она все нарочно подстроила! Все панночки стервы! А ее отец хоть и хмурил брови, но прямо под руки взял и провел в свое кабинет.
А там у него все сабли, да пищали, и шлемы и доспехи! У меня от такого богатства прямо глаза разбежались.
– Опять не дают покоя казаки нашему государству, заговорил он. У нас везде уже свои войска собирают, а ты совсем не вовремя на мою Басеньку полез. Там казаки жгут наших панночек прямо в костелах! Вот я и подумал снарядить тебя на войну. Вступишь в Компутовое войско к гетману Потоцкому. (Компутовое войско. Wojsko komputowe – тип регулярной армии, содержащейся за счёт Речи Посполитой в XVII – XVIII веках – прим. авт. ).
Героем придешь – бася твоя будет, не надо и в окна лазить, зятем назову и приданным за дочь не обижу! А не вернешься, так уж... Штаны, пищаль и камзол на дорогу дам!
Так и оказался я на войне. В нашем войске был хорунжий, красавец с черными усами. Я как – то после большой пьянки встал по нужде и подсмотрел, как тот превратился в волка. Стало понятно, почему он всегда сыт, а мы из – за казаков от голода пухнем... Но не нашу же кровь он пил, а вражескую! А потом напились крепко после победы над казаками. А, как известно, самый болтливый человек на свете – это поляк! В общем... . – язык у деда стал заплетаться.
" Не выдержу, скажу! – Подумала Ганька. – Только поздно! Гореть мне в Аду!"
– Так вот, внученька, запали свечечку и слушай дальше. Этот хорунжий, после очередного станкачика превратился в волка прямо за столом. Вся шляхта была в восторге. Ничуть не удивились, а только спросили: "Тебе в рюмку "Зубровки" налить или в миску?" Эх, хорошая была "Зубровка", но моя яблочная лучше! (Рецепт "Зубровки" с тех времен не изменился – прим. автора)
Ганька поняла, что яд начал действовать.
– Вот только рано мы напились! Ну, оборотень, ну и что ж такого? Наши предки считали "перекидывание" абсолютно обычными делом! К тому же, подобные практики, были достаточно распространенным явлением на территории Речи Посполитой. Это во Франции их жгли вместе с ведьмами на кострах! Снова обложили нас казаки! Солдаты и обыватели от голода пугнут. Только тот хорунжий сытый был. Как ночь превращался в волка и в стан врага...
"Это он с пьяну или с яду про волка стал плести? – Не поняла Ганька. – Мама говорила через полчаса – все!"
– Ох, внученька, и сладка человечья кровушка! А вод яд твой не вкусный! Тяжело от него на желудке! – мужчина вопросительно посмотрел на внучку, слегка наклонив голову. – Крысиный! Неужели не ничего лучше сыскать не смогли? Небось, у жида купили на ярмарке.
Ганька побледнела как мел и поперхнулась пирогом.
– Ну что, любезная внученька, отравить старого дедушку решила?
"Он все понял! Ганька от страха чуть не поперхнулась пирогом. – У него при свете Луны зрачки узкие и светятся как у нашей кошки!"
Ганька на мгновение забыла – кто перед ней: мужчина стал таким страшным, каким она никогда не видела: скулы обтянуты, глаза светятся безумием, а уши стали острыми, как у волка. Воздух в зале качнулся, и запахло чем – то ужасным.
– Какой яд? – Голос девушки стал хриплым. – Какой волк?
– Отравительница! Вся в бабушку! – Лицо старого пана стало совсем страшным, даже зубы оскалились не как у человека. – Говорили мне – выпей бабкину кровь! Да я с ее крови отравиться боялся. Мышьяк крысиный...
Он, согнувшись пополам и держась за живот, ушел в спальню, хлопнув дверью.
В спальне он воткнул нож с огромный осиновый пень, который служил прикроватным столом, и запел:
На Море – Окияне, на Острове Буяне
В моей родимой спальне
Светит месяц на пенек,
Нож воткну я в середок,
Вокруг пня гуляет волк,
На зубах его весь скот
А лес волк ходок,
В дол ворота на замок!
Месяц, месяц, златы роги!
Помогай мне друг двурогий,
Притупи ножи, остры
Измочаль дубины,
Яд из тела убери
Напусти страху на зверя, человека и гада
Чтобы они серого волка не брали,
Тёплой шкуры с него не драли.
Слово моё крепко.
Гой!
Так началось превращение: тело деда ломало, корчило, бросило на четвереньки. Руки, ноги, тело покрывалось шерстью, показался хвост, лицо вытянулось, показались клики, уши выросли и покрылись шерстью. С клыков на пол капала слюна.
– Ну, внученька, сейчас посмотрим, кто кого переживет! – Чувства дела обострились, обострилась и жажда крови.
Он ноздрями потянул воздух и ощутил запах перепуганной Ганьки, не решившейся на побег из дома. Уже не человек, а огромный седой волк, быстрый и сильный, вышел к Ганьке, облизываясь.
– Не надо! Не хочу! – Ганька прижалась к стене, и с трудом разжала сцепленные пальцы. Коленки дрожали и не хотели слушаться.
"Так это он не про хорунжего, а про себя рассказывал?" – Ганька осенила себя крестным знамением, а волк когтистой лапой сорвал крестик с ее нежной шеи.
– Ну что, внученька, страх потеряла? Я значит, вру? – Волк говорил человеческим дедовым голосом. – А вот я сейчас тебя просто съем! Отравительница! Может, и яд действовать с твоей кровушки перестанет.
Ганька почувствовала, пронизывающий взгляд адского хищника втянула голову в плечи, ожидая, что зубы волка сомкнутся на ее нежной шее, и уткнулась взором в пол.
– Ну что, красавица, убийца, обнажайся!
Ганьке вдруг стало не хватать воздуха.
– Как? – Панночке казалось, что ее громкое и отрывистое дыхание слышит вся округа.
– Совсем!
Волк ждал, не повиноваться Вильколаку было невозможно. Луна предпочла спрятаться за тучу, чтобы не видеть, как панночка раздевается перед свежеванием заживо. Сами собой в комнате погасли все свечи, только огонь в камине плясал на дровах, отбрасывая жуткие тени на стены и потолок.
– Пощади меня, дедушка! – В глазах девушки стояли слезы.
Протрезвевшая от страха и ужаса Ганька стояла перед оборотнем, стыдливо прикрыв руками низ живота.
Неприятное чувство стыда помноженного на страх, росло где – то в душе, крепло. Девушка почувствовала, как внутри что – то сжалось, стало холодно. Раздеваясь, она остро чувствовала свое унижение. – Я больше не буду!
Серая крыса залезла на стол, схватила кусок пирога и побежала в нору, не обращая на Ганьку и Вильколака внимания.
– А больше и не надо! – Он сидел, глядя на раздевающуюся внучку, сладко облизываясь. Панночка стояла у камина, плотно сомкнув ноги и прикрывая ладонью обширный треугольник темных волос.
Неожиданным контрастом явилась мраморная молочная кожа внучки, на которой плясали отблески пламени.
– Теперь встань и руки за голову! – Волк принюхался и лизнул Ганьку между ног.
В прикосновении языка не было ни бережности, ни уважения Ганька была готова провалиться от страха и унижения. Тело покрылось холодным липким потом.
"Удивительно, что он до сих пор не съел меня!
– Эх, внученька – с тебя ангелочка можно было бы рисовать, а вот крылышки не белые, а как у летучей мышки! Не больно, знаете ли, добрый ангелок из красавицы получился! Коса длинная, черная, глаза только малость бесноватые, как и у всех женщин! Любая полька – ведьма! Рот весьма приятный для поцелуев, я его на десерт съем!
Автор: Имя